О, сколько раз, уже будучи отшельником
и находясь в обширной пустыне, выжженной
лучами солнца и служащей мрачным жилищем
для монахов, я воображал себя среди
удовольствий Рима! Я пребывал в уединении,
потому что был преисполнен горести...
И все-таки я - тот самый, который из
страха перед геенной осудил себя на
такое заточение в обществе только
зверей и скорпионов, - я часто был
мысленно в хороводе девиц. Бледнело
лицо от поста, а мысль кипела страстным
желаниями в хладном теле, и огонь похоти
пылал в человеке, который заранее умер
во своей плоти. Лишенный всякой помощи,
я припадал к ногам Иисусовым, орошал
их слезами, отирал власами и враждебную
плоть укрощал воздержанием от пищи по
целым неделям. Я не стыжусь передавать
повесть о моем бедственном положении,
а, напротив, сокрушаюсь о том, что теперь
я уже не таков
