Николай Васильевич Гоголь.
Выбранные места из переписки с друзьями
ПРЕДИСЛОВИЕ
Я был тяжело болен; смерть уже была близко. Собравши остаток сил Николай Васильевич Гоголь.
Выбранные места из переписки с друзьями своих и воспользовавшись первой
минутой полной трезвости моего ума, я написал духовное завещание, в
котором, между прочим, возлагаю обязанность на друзей моих издать,
после моей смерти, некоторые из моих писем. Мне хотелось хотя сим
искупить бесполезность всего, доселе мною напечатанного, потому что в
письмах моих, по признанию тех, к которым они были писаны, находится
более нужного для человека, нежели в моих сочинениях. Небесная милость
божия отвела от меня руку смерти. Я почти выздоровел; мне стало легче.
Но, чувствуя, однако, слабость сил моих, которая возвещает мне
ежеминутно, что жизнь моя на волоске и, приготовляясь к отдаленному
путешествию к святым местам, необходимому душе моей, во время которого
может все случиться, я захотел оставить при расставанье что-нибудь от
себя моим соотечественникам.
Выбираю сам из моих последних писем, которые мне удалось получить
назад, все, что более относится к вопросам, занимающим ныне общество,
отстранивши все, что может получить смысл только после моей смерти, с
исключеньем всего, что могло иметь значенье только для немногих.
Прибавляю две-три статьи литературные и, наконец, прилагаю самое
завещание, с тем чтобы в случае моей смерти, если бы она застигла меня
на пути моем, возымело оно тотчас свою законную силу, как
засвидетельствованное всеми моими читателями.
Сердце мое говорит, что книга моя нужна и что она может быть полезна. Я
думаю так не потому, чтобы имел высокое о себе понятие и надеялся на
уменье свое быть полезным, но потому, что никогда еще доселе не питал
такого сильного желанья быть полезным. От нас уже довольно бывает
протянуть руку с тем, чтобы помочь, помогаем же не мы, помогает бог,
ниспосылая силу слову бессильному. Итак, сколь бы ни была моя книга
незначительна и ничтожна, но я позволяю себе издать ее в свет и прошу
моих соотечественников прочитать ее несколько раз; в то же время прошу
тех из них, которые имеют достаток, купить несколько ее экземпляров и
раздать тем, которые сами купить не могут, уведомляя их при этом
случае, что все деньги, какие перевысят издержки на предстоящее мне
путешествие, будут обращены, с одной стороны, в подкрепление тем,
которые, подобно мне, почувствуют потребность внутреннюю отправиться к
наступающему великому посту во святую землю и не будут иметь
возможности совершить его одними собственными средствами, с другой
стороны - в пособие тем, которых я встречу на пути уже туда идущих и
которые все помолятся у гроба господня за моих читателей, своих
благотворителей.
Путешествие мое хотел бы я совершить как добрый христианин. И потому
испрашиваю здесь прощения у всех моих соотечественников во всем, чем ни
случилось мне оскорбить их. Знаю, что моими необдуманными и незрелыми
сочинениями нанес я огорченье многим, а других даже вооружил против
себя, вообще во многих произвел неудовольствие. В оправдание могу
сказать только то, что намеренье мое было доброе и что я никого не
хотел ни огорчать, ни вооружать против себя, но одно мое собственное
неразумие, одна моя поспешность и торопливость были причиной тому, что
сочинения мои предстали в таком несовершенном виде и почти всех привели
в заблуждение насчет их настоящего смысла; за все же, что ни
встречается в них умышленно-оскорбляющего, прошу простить меня с тем великодушием, с каким только
одна русская душа прощать способна. Прошу прощенья также у всех тех, с
которыми на долгое или на короткое время случилось мне встретиться на
дороге жизни. Знаю, что мне случалось многим наносить неприятности,
иным, быть может, и умышленно. Вообще в обхождении моем с людьми всегда
было много неприятно-отталкивающего. Отчасти это происходило оттого,
что я избегал встреч и знакомств, чувствуя, что не могу еще произнести
умного и нужного слова человеку (пустых же и ненужных слов произносить
мне не хотелось), и будучи в то же время убежден, что по причине
бесчисленного множества моих недостатков мне было необходимо хотя
немного воспитать самого себя в некотором отдалении от людей. Отчасти
же это происходило и от мелочного самолюбия, свойственного только таким
из нас, которые из грязи пробрались в люди и считают себя вправе
глядеть спесиво на других. Как бы то ни было, не я прошу прощения во
всех личных оскорблениях, которые мне случилось нанести кому-либо,
начиная от времен моего детства до настоящей минуты. Прошу также
прощенья у моих собратьев-литераторов за всякое с моей стороны
пренебреженье или неуваженье к ним, оказанное умышленно или
неумышленно; кому же из них почему-либо трудно простить меня, тому
напомню, что он христианин. Как говеющий перед исповедью, которую
готовится отдать богу, просит прощенья у своего брата, так я прошу у
него прощенья, и как никто в такую минуту не посмеет не простить своего
брата, так и он не должен посметь не простить меня. Наконец, прошу
прощенья у моих читателей, если и в этой самой книге встретится
что-нибудь неприятное и кого-нибудь из них оскорбляющее. Прошу их не
питать против меня гнева сокровенного, но вместо того выставить
благородно все недостатки, какие могут быть найдены ими в этой книге, -
как недостатки писателя, так и недостатки человека; мое неразумие,
недомыслие, самонадеянность, пустую уверенность в себе, словом, все,
что бывает у всех людей, хотя они того и не видят, и что, вероятно, еще
в большей мере находится во мне.
В заключение прошу всех в России помолиться обо мне, начиная от
святителей, которых уже вся жизнь есть одна молитва. Прошу молитвы как
у тех, которые смиренно не веруют в силу молитв своих, так и у тех,
которые не веруют вовсе в молитву и даже не считают ее нужною: но как
бы ни была бессильна и черства их молитва, я прошу помолиться обо мне
этой самой бессильной и черствой их молитвой. Я же у гроба господнего
буду молиться о всех моих соотечественниках, не исключая из них ни
единого; моя молитва будет так же бессильна и черства, если святая
небесная милость не превратит ее в то, чем должна быть наша молитва.
1846, июль |