Текст лекции создан в 2008
году.
Печатается с сокращениями по
изданию
Песталоцци. "Лебединая песня"
изд. "Агентства образовательного сотрудничества", Санкт-Петербург.
Два имени из истории педагогики известны миллионам людей, никогда не вникавшим ни в какие образовательные теории и методики. Они знамениты как имена-легенды, образы-легенды. Это Януш Корчак, уходящий со своими воспитанниками в газовую камеру, и Иоганн Генрих Песталоцци, «спаситель бедных и отец сирот», вечно неустроенный швейцарский чудак (которого, по преданию, так и дразнили: «чудак чудаков из страны дурачков»), опекавший бесприютных детей и заводивший в течение долгой жизни всё новые педагогические предприятия после того, как рушились прежние.
Но всемирная слава по-своему подшутила с их наследием, затмив драматизмом биографии суть того, что было открыто, сделано, провозглашено ими. Лишь малая часть из слышавших о Януше Корчаке знакома с его педагогическими воззрениями. И уж совсем немногие подозревают о решающей, ни с чем не сравнимой роли Песталоцци как создателя теоретических основ народного образования, общедоступной начальной школы и предвозвестника всех ключевых идей дошкольного воспитания.
В 2009 году исполняется 240 лет от начала педагогической деятельности Песталоцци. Чудаковатый швейцарец, проживший долгую жизнь, получивший не очень-то обширное образование, писавший яркие (но довольно сумбурные) книги и письма, сочинявший занятные (но вроде бы явно устаревшие) методические пособия, инициатор и руководитель целого ряда учебных заведений (по отношению к детям удивительно успешных, но организационно беспомощных и терпящих неизменный крах), объект благосклонного внимания высочайших особ своего времени, жертва равнодушия и насмешек обывателей. События и исторические анекдоты, связанные с его судьбой, описаны во многих книгах, о них, наверное, не забывают сообщать своим студентам преподаватели педагогических дисциплин. Но многие ли из рассказчиков добавят, что значение этих давних сюжетов далеко не просто историческое? Что вся картина главных школьных и дошкольных открытий в прошедшие два с половиной столетия вплоть до сегодняшнего дня - это преимущественно реализация той программы, которую первым ясно увидел и осознал Песталоцци? Что именно им эта программа была чётко определена, очерчена, задана во всех важнейших узловых точках?
3.
Песталоцци так перечислял главные задачи начального образования:
- найти во всех разделах человеческой деятельности и знания твёрдые и надёжные основы;
- простым и доступным всем путём укрепить душевные силы детей для овладения любыми знаниями;
- придерживаться спокойного и кажущегося равнодушным выжидания результатов начинаний, которые должны развиваться постепенно сами по себе.
Сегодня эти тезисы продолжают звучать столь же непривычно, «далеко от жизни», как и двумя столетиями ранее. Но попробуйте вспомнить знакомых вам по-настоящему талантливых воспитателей или учителей начальных классов. Не покажется ли вдруг, что в русле примерно такого мировоззрения (осознанно или куда чаще интуитивно) они и действуют? Что примерно в такой «воспитательной атмосфере» и живут дети во многих наиболее счастливых и благополучных семьях?
Главная задача - не обучить, даже не воспитать (в привычном морализаторском понимании), а «укрепить душевные силы детей». Тогда остальное - приложится. Тогда можно придерживаться «спокойного и кажущегося равнодушным выжидания результатов». Укрепляются же душевные силы детей на основе того типа образования, который Песталоцци назвал «элементарным», всю жизнь уточняя его реалии и подробности в ходе собственной практики.
Слова природосообразное и элементарное в сочинениях Песталоцци повторяются десятки раз. Но то, как эти слова рассматривает автор, едва ли не противоположно нашему привычному их пониманию.
Природосообразное - это именно то, что отделяет человека от его животной природы. Природосообразное для человека ~ это собственно человеческое, это едва ли не в первую очередь его способность к преодолению импульсов «природного» эгоизма: «...Истинная сущность человеческой природы - это совокупность задатков и сил, которые отличают человека от всех прочих существ на земле».
А элементарное действие - это... всегда сложное действие. Т.е. такое, в котором неразрывно соединяются силы человеческого сердца, человеческого ума и человеческого мастерства. Лишь целостность «воздействия на сердце, ум и руку» в каждом педагогическом приёме, в каждой «элементарной клеточке» педагогических событий позволяет расценивать их как элементарные -т.е. способные «захватывать человека, воздействуя на силы его природы во всей ихсовокупности». Поэтому для Песталоцци природосообразностъ и элементарность - две стороны одного явления.
С другой стороны, элементарное - это те самые твёрдые и надёжные, простые и доступные основы, которые могут ненавязчиво становиться привычными, приобретать черты ежедневной нормы.
«Элементарное образование учит ребёнка мысля любить и любя мыслить. Но природа обеспечивает развитие любви ещё до развития мышления. Элементарное умственное образование должно начинаться не с обучения законам мышления, а с развития мыслительных способностей. Оно заботится о том, чтобы энергично оживить в ребёнке эти способности, приучить его повседневно ими пользоваться.
Подобно этому элементарное нравственное образование, применяя свои средства для обеспечения достоинства нашей внутренней природы, возвышая нашу душу, не начинается с изложения правил благочестия и добродетели. Оно с той же заботливостью старается энергично оживить в детях элементы всех высочайших помыслов -любовь, благодарность, доверие - и сделать для детей привычным повседневное их приложение к жизни».
Те методы обучения, «атомами» которых служат такие приёмы и такие события, которые одновременно обращены к способностям сердца, ума и рук - элементарны и природосоообразны. Можно ли помыслить основы и принципы начального образования как-то иначе? Можно, не раз пробовали. Но так - получается, а так - нет.
5.
Мысли Песталоцци по-прежнему кажутся мыслями чудака, странными парадоксами. Мы, например, привыкли противопоставлять коллективизм эгоизму, а для Песталоцци коллективизм, в котором во главе угла стоят материальные интересы - первый источник эгоистического искажения человеческой сущности. Он так и формулирует, размышляя о «чувственных эгоистических требованиях, вызываемых коллективной формой нашего существования».
Песталоцци утверждает: без опоры личности на память о единстве сердца, ума и мастерства, без опыта такого единства, невозможен внутренний мир человека ни с самим собой, ни с людьми.
Человеческое счастье, человеческое достоинство, человечность как таковая - всему этому возможно заложить основы между делом, по ходу практического обучения. Только потребуется терпение, готовность не требовать всего и сразу. И только так создаётся настоящий фундамент народного образования.
Но можно не отвлекаться на освоение таких подходов - всегда кажущихся непрактичными, несвоевременными, недостаточно стандартизируемыми - и громоздить всё новые регламентации образовательного устройства, устремлённые к очередным «актуальным целям». Эти цели будут достигать, или не достигать, или достигать отчасти. Только при этом образовательные учреждения так и останутся фабрикой по производству несчастных и озлобленных людей, устройством неестественным, антинародным и бесчеловечным. Впрочем, Песталоцци ясно отдавал себе отчёт в том, что оба подхода к образованию ещё не одно столетие будут существовать рядом друг с другом, проникать друг в друга, открыто разрушать и тайно преобразовывать, сталкиваться и соперничать.
6.
Соратники Песталоцци, его ученики-педагоги и ученики его учеников задали тон последующей эпохи европейской педагогической мысли. Адольф Дистервег попытался перевести ключевые идеи природосообразного образования на язык последовательного описания методов организации школьного дела. Следом подобную задачу поставили исследователи многих стран. У нас за это взялся Ушинский - и в большинстве европейских государств находились «свои Ушинские». Фелленберг, Томас Шер и другие соратники Песталоцци к середине девятнадцатого столетия превратили Швейцарию в педагогическую Мекку Европы (было это не так-то легко; по словам того же Ушииского:
«Нигде, может быть, песталоцциевская идея не встретила более упорного сопротивления, как в Швейцарии, где знали и видели Песталоцци и были свидетелями всех его неудачных и часто забавных попыток. Но нашлись люди, которые сумели отличить наивную, детскую непрактичность гения от его в высшей степени практической и сильной идеи и приложили к этой идее свою собственную практичность»).
Интересно, что в те же годы, «ученик ученика» Песталоцци Егор Гугель - создаёт первое подобие российского детского сада под Петербургом; а оставшийся в Гатчине от Гугеля легендарный шкаф с книгами случайно достанется Ушинскому и подтолкнет к глубоким педагогическим исследованиям. Так из рук в руки преемственность идея опыта элементарного образования расходилась по европейским странам.
Другие продолжатели дела «элементарного образования будут начинать независимо от Песталоцци, иные из них oкажутся на сто или двести лет моложе. Имена участников этой «научной школы» можно буквально разгадывать, отталкиваясь от тех строк Песталоцци - и выясняя, кому суждено было посвятить свою жизнь их уточнению и детальному воплощению.
С украинской вдумчивостью, нежностью и трагичностью схожие смыслы и замыслы оживут в Павлышской школе Василия Сухомлинского, с грузинской искренностью, страстностью, контрастностью - заискрятся у Шалвы Амонашвили и его учителей. Наконец, мы прочитаем у Песталоцци обнаруженную и впервые во всеуслышание объявленную истину:
8.
«Только завершённое оказывает большое влияние; лишь оно обладает неодолимой силой. Отсюда естественно вытекает необходимость доводить до возможной степени совершенства фактические примеры элементарного образования и фактический в нём опыт».
Двести лет педагогических исследований были выполнением этого завещания Песталоцци, Опыты, соответствующие принципам «элементарного образования», во множестве случаев были доведены до самых высоких степеней совершенства - и благотворные результаты заботливого и обоснованного введения элементарного образования неизменно подтверждались. Но насколько бы ни приумножались успехи, в ширящемся массовом образовании они всё так же выглядят не то чудом, не то чудачеством, всё в той же мере остаются далёкими от всеобщего использования. Почему? По незнанию ли? По слабости человеческой? По крайнему недостатку необходимых для элементарного образования любви и веры? По вечным ли законам человеческого бытия, предполагающим хрупкость всего по-настоящему ценного?
По-прежнему у каждого выдающегося педагогического начинания обнаруживаются - как и в эпоху Песталоцци - свои «причины больших и многосторонних неудач», «лежашие и в самих педагогах, и в окружающей среде, и в обстоятельствах времени»...
Пока это так - идеи и слова Песталоцци не превращаются в почтенный памятник истории. Они вновь проясняют нам возможности, беды и надежды в жизни взрослых и детей. Они выражают боль сегодняшних трагедий. В них даны простые и прочные точки опоры для того, чтобы оставаться собой и не сдаваться очередному «общепринятому» течению безответственных мыслей и поступков. Они откликаются в наших душах мечтой о вроде бы несбыточной, естественной и нормальной, достойной человека жизни. Мечтой, которая то в одном, то в другом месте великолепно сбывается все эти двести лет. И, вопреки всему, может воплощаться рядом с каждым из нас.
