Дорогая, родненькая, милая моя,
г.Демидов
мамочка!
11 марта 1944г
Судьба так жестоко нас разлучила: увидимся ли мы когда-нибудь?
…Сколько надежды было на то, чтобы встретиться. Со слезами на
глазах слушала я об освобождении Демидова, с какой радостной надеждой
посылала я тебе, дорогая моя, телеграмму об освобождении, поздравляла с
возвращением в наши ряды. Как я была уверена в том, что ты останешься
жива и будешь ждать меня в Демидове. С затаённым дыханием, боясь
пропустить одно слово, слушала я рассказы родных, чужих о твоей жизни!
Ведь скоро исполнится четыре года, как мы расстались. И всё это время я
только и думала о вас. Сколько раз я просыпалась от тяжёлых и кошмарных
снов со словами на устах: «мамочка не уходи, будь со мной!»
Сколько я провела бессонных ночей, ночей вслезах, как я молила Бога,
хотя и плохо верю в него, чтобы он сохранил вам жизнь, дал вам свободу.
Милая, милая мамочка! Неужели и это моё большое послание останется без ответа, неужели я и Володя не увидим тебя?
Ты, я знаю, моя дорогая, хочешь знать о моей жизни. Да, я прошла
большую школу жизни: пережила и холод, и голод, и свист пуль, и
бомбёжки. Помнишь слова Н. Островского: «Жизнь надо прожить так,
чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». И
мне не больно за прожитые годы. Я дала всё, что могла, для фронта, для
победы: дежурила на крышах домов, сбрасывая зажигательные бомбы во
время налётов немецких самолётов на Москву, была донором, отдавая по
250-500 г крови в месяц для раненых бойцов, работала почти два года
директором неполной средней школы в далёкой Кировской области во время
эвакуации. Вот там-то я по-настоящему поняла жизнь во всей её красоте,
поняла, что значит любить и уважать человека, поняла одиночество и
скуку по родным, а в особенности почувствовала отсутствие родной,
дорогой, любимой сердцу матери. Потом, в сентябре месяце 1943 года,
вернулась в Москву. Я знала и верила и верю сейчас в нашу победу,
знала, что рано или поздно, но моя родина будет освобождена от этой
коричневой нечисти. Я поняла и почувствовала, что ненавижу врага всеми
силами своей души.
Вспоминаю февраль месяц 1943 года, когда совсем неожиданно получила
известие от Туровникова Николая о том, что ты, моя милая, родненькая,
была арестована за антигитлеровскую пропаганду (печатание листовок). Он
не знал, а поэтому не мог сообщить мне о результатах ареста. Но, веришь
ли, дорогая мамочка, я в течение 15—20 минут не могла сообразить,
что значит «за антигитлеровскую пропаганду». Мне в голову
полезли мысли о том, что ты против советской власти, но и этому верить
не хотелось. Мне, директору НСШ, преподавателю истории в 5—7
классах, было не стыдно подойти и спросить у старика, председателя
колхоза, что значит антигитлеровская пропаганда. И когда он сказал, что
это значит против Гитлера, мне хотелось расцеловать этого пропахшего
табаком старика. Сколько в эту ночь я пролила слёз, чего только не
передумала и твёрдо решила: подать заявление о добровольном уходе в
ряды РККА. 4 апреля 1943 года я получила повестку в полной готовности
явиться к 9 ч. 6 апреля в райвоенкомат для отправки в воинскую часть.
Как я была рада этой повестке. Теперь, думала я, отомщу и за
разрушенный город родной, и за слёзы и арест матери милой. Но это
осталось лишь только пока несбыточной мечтой. Меня не отпустил райком
партии, так как я считалась одним из лучших работников в районе. Шесть
раз мне присылали повестки, но ни одна из них не привела мою мечту в
действительность.
А в июле 1943 года из эвакуации возвращался институт в Москву, я решила
оставить работу и снова поступить учиться, так как это возвращение
института давало надежду вернуться в Москву, приблизиться тем самым и
посетить родные места.
Вышло так на этот раз, как и думала, но не все мечты сбылись.
Будучи в дороге, узнала об освобождении Демидова. Боже, что это был за
радостный для меня день! Каждый день я посылала вам по два-три письма.
Но ответа всё не было и не было. Я уже совсем потеряла надежду получить
хоть от кого-то из род-ных весточку, как вдруг 6 ноября 1943 года,
придя на Главпочтамт, я получила на своё имя три письма: одно было от
Марии Михайловны Туровниковой, второе от Марии Васильевны Лепёшкиной и
третье от Таси Васильевой. Ни одной строчки, ни одного слова от родной
матери. Как я плакала, читая их строки о том, что «мамы, Веры и
Володи в Демидове нет». Верить не хотелось, но это была сущая
правда, это была сама действительность.
Потом я получила письмо от Володи. Отыскалась хоть одна родная, живая
душа. Потом он приехал ко мне в Москву один, без всяких документов,
зайцем, как говорят.
Ты вернёшься, мамочка, обязательно. Вернёшься к нам, так как мы ждём
тебя и очень даже ждём. А кто терпеливо и настойчиво ждёт, тот своего
дождётся.
Твоя дочь Маша. 11 марта 1944 года |